Раздираемый мучительным желанием поверить ей и неуверенностью в том, что он когда-либо сможет это сделать, Гаретт машинально сжал ей плечи.
Мэриан интуитивно ощутила его внутреннюю борьбу и застыла, понимая, что сейчас решается ее судьба.
— Гаретт, — тихо спросила она, чувствуя, как тает ее последняя надежда, — как ты намерен со мной поступить?
Что за вопрос, подумал он, сжимая в отчаянии зубы. Как может он сейчас решить это! Ведь ему придется выбирать между ней и его честью и долгом. Как бы ему хотелось вернуть назад время. Чтобы она по-прежнему оставалась для него простой цыганкой, женщиной, которую он мог бы сделать навсегда своей любовницей. Возможно, она все же была права, когда умоляла его не выпытывать у нее, кто она такая.
Гаретт заставил себя не думать об этом. Какой смысл сожалеть о том, что она не та, кем бы ему хотелось ее видеть. Сейчас ему надлежит встретиться лицом к лицу с реальностью и сделать свой нелегкий выбор.
Но прежде чем он примет решение…
— Завтра мы едем в Лондон, — объявил граф не терпящим возражения тоном. Только там он сможет выяснить правду. Осталось еще несколько возможностей сделать это, и он использует их все, прежде чем что-либо решит.
— Что мы будем там делать? — спросила она дрожащим голосом.
Гаретт пристально взглянул на ее бледное пепельно-серое лицо, на котором отчетливо читался страх. Он хорошо понимал причину этого страха, и ему было невыносимо думать, что он, Гаретт, стал виновником боли, которой были полны ее глаза. Но сейчас он не мог ничем ее утешить, так как сам еще не знал, что их ждет в Лондоне. Где-то в глубине его измученной сомнениями души шевельнулась мысль, что ее страх — это подтверждение ее вины. Но в то же мгновение он возненавидел себя за эту мысль.
— Скажи мне, что ты намерен предпринять, — взмолилась девушка. Ее голос от боли и гнева сорвался на высокие ноты.
— Не знаю! — прорычал он в ответ.
Гаретт закрыл глаза, пытаясь изгнать ее образ, освободиться от той власти, которую она имела над ним, над его мыслями и чувствами. Но и с закрытыми глазами он все равно продолжал видеть ее перед собой, поэтому он вновь взглянул на нее и с тоской обнаружил, что она мужественно пытается сдержать слезы, готовые вот-вот пролиться из ее глаз. С трудом подавив в себе волну протеста против собственной жестокости, он заставил себя не обращать внимания на ее слезы.
— Сейчас, Мина, я не могу тебе ничего сказать, так как сам ничего не знаю. Но только в Лондоне мы сможем получить ответы на интересующие меня вопросы, поэтому мы поедем туда сразу, как только сможем собраться.
— Но в Лондоне уже нет никаких ответов для меня, — отвечала она. — Скажи, Гаретт, что именно ты надеешься там узнать? Неужели ты и в самом деле думаешь, что сможешь обнаружить правду спустя многие недели и месяцы после покушения, когда этим безуспешно занимались слуги короля, Так как Его Величество, кажется, не до конца уверен в виновности моего отца? Что ты сможешь предпринять такого, чего не смогли они?
Она сказала это очень решительно, гордо выпрямившись под его взглядом и подняв голову, полная достоинства и уверенности в собственной невиновности. На мгновение страстное желание обладать ею пронзило его, заставив вспыхнуть жаркий огонь, который он с таким усилием подавлял в себе последние часы. Какими же чарами обладает эта женщина, если может заставить его сгорать от страсти даже в такой трагический момент.
— Разрази меня гром, если я знаю! — ответил он, желая сейчас оказаться от нее как можно дальше, чтобы не наделать глупостей. — Но лучше бы ты молилась, что я найду там доказательства твоей невиновности, раз уж тебе приходится полагаться на мою помощь. Потому что только всемогущий Господь знает, что я смогу там обнаружить.
С этими словами он отстранил ее от себя. Несколько мгновений они продолжали так стоять, не отрывая взглядов друг от друга. В ее глазах читался открытый вызов пополам с болью, в его — неуверенность и горечь. Затем, не сказав ни слова, она гордо тряхнула копной золотистых волос и, резко отвернувшись от него, продолжила свое прерванное занятие.
— Мы выезжаем завтра на рассвете, Мина, — сказал он на прощание, — и ты поедешь со мной. — Затем он развернулся на каблуках и быстрым шагом покинул комнату, с шумом закрыв за собой дверь.
— Ты должна была меня предупредить, — были первые слова Уилла, когда Тамара открыла дверь на его настойчивый, нетерпеливый стук.
— О чем? — смущенно спросила она, пытаясь рукой пригладить взлохмаченные после сна волосы.
Это растерянное, исполненное скрытой грации и чувственности движение мгновенно зажгло Уилла, и, крепко обняв Тамару, он страстно поцеловал ее в губы. Затем с явной неохотой отпустил и сказал укоризненно:
— Ну хотя бы для начала ты могла сообщить мне, что твоя племянница на самом деле никакая не цыганка, а благородная леди и что она до смерти боится, как бы ее не узнали и не выдали гвардейцам короля.
Тамара понимающе взглянула на Уилла.
— Итак, его светлость теперь знает правду?
— А как иначе я бы смог об этом узнать? — едва не закричал возмущенный Уилл. — Он ведет себя сейчас, как самый настоящий сумасшедший! Лорд Хэмпден и остальные гости уехали, даже не удостоившись с его стороны обычного вежливого прощания. Он отдал распоряжения слугам подготовить как можно скорее лошадей для отъезда, а сам мечется по холлу с таким выражением, словно замыслил убийство.
— О мой Бог! — прошептала в тревоге цыганка. Полная самых дурных предчувствий, она схватила Уилла за руку. — Где сейчас Мина?